– А никак не надо, у меня благодарностей хватает, – ответила Марфа, – Просто не забывай доброты, что тебе однажды была оказана, и передай её другому, тоже кому-то помоги. Вот и всё на том. А насчёт слухов людских – не беспокойся, я сделаю так, что никто не вспомнит о том, что про тебя болтали. А теперь пойдём к столу.

Паранья вышла из запечья, сияя глазками. Бабы всё так же развлекали друг друга байками и даже не заметили отсутствия Марфы и Параньи. Марфа же, подмигнув гостьям, отодвинула занавеску, и достала из шкапа новую бутыль со своей вишнёвой наливочкой.

– Мау, – упитанный чёрный кот вальяжно подкатился колобком под ноги к хозяйке, затёрся об её юбку, замурчал, закрутился волчком.

– Чего тебе? Освежиться надумал, разбойничья твоя морда?

– Мау, – побежал кот к двери, то и дело оглядываясь, крутя круглой мордой на толстой шее, и подмигивая Марфе.

– Ну, ступай-ступай, неча под ногами путаться, – Марфа толкнула дверь и выпроводила мохнатого увальня на двор.

***

Тем временем мужики уже давно распили бутылочку, что стянули с ведьминого стола и подъели всю закуску.

– Хороша до чего ведьмина наливка, вот не зря про неё судачат, и впрям хороша, – сказал пьяненький Митяй.

– А что, не сходить ли ещё разок до дому Марфы? – спросил Гринька.

– А вот вы с Захаром и сходите, – стукнул по столу кулаком Степан, – Мы уже своё дело сделали, теперь ваш черёд, а мы с Митяем дома обождём.

Захар с Гринькой переглянулись и, надев шапки, вышли из избы.

***

Всё село уже спало сладким сном, и только в доме ведьмы светились уютным, жёлтым светом, узорчатые от мороза, окошки.

– Ну что там? – шёпотом спросил Захар у товарища, который выглядывал из-за сугроба.

– Сидят, – кивнул тот, – Вроде и выходить никуда не собираются.

Гринька икнул.

– Так что же, ждать будем? – снова спросил Захар.

– А что, если Марфа в сенцах наливку хранит иль в чулане? – протянул Гринька задумчиво.

– Так давай и проверим! – воскликнул Захар, – Бабы-то аккурат в избе покамест. Никто нам не помешает.

– Ну, идём, коли.

И они, воровато оглядываясь по сторонам, на носочках, как заправские балерины, засеменили бесшумными тенями на Марфин двор.

***

– Ох, бабоньки, – откинувшись назад, к стене, выдохнула Акулина, – А вот что дед мой мне рассказывал, послушайте-ка. Жили они бедненько, лошадки и той у них своёй не было. Вот он ходил раз в другую деревню по делам, да домой обратно возвращался. Идёт он эдак-то по лесной дороге, а лето стояло, погода гожая, и видит – прямо на него вихрь несётся. Ну, столб эдакой из пыли, и крутит-крутит с такой ли силой.

– Недоброе это дело, – смекнул дед, – В такую тихую погоду столб образовался. Не чёртова ли то свадьба?

А дед-то слыхал от людей, что надо наклониться, да на этот столб глянуть промеж ног. В таких вихрях, видите ли, черти по свету летают, шатаются. Дед встал, глянул – и точно, кружится в том столбе немыслимое и несчётное множество рогатых, так и вьются. Дед поднялся, да бежать оттуда, а черти гогочут, за ним летят. Дед бежит, уже без сил вовсе, вроде отстали мало-помалу нечистые. Он добёг до деревни своей, только в избу вошёл, а в избе как застучало, как загрохотало – все горшки, что на полке стояли, разом повалились на пол и разбились вдребезги. Бабка моя, жена его, и говорит:

– Ты кого это принёс домой?

Дед и рассказал ей про то, как чёртову свадьбу встретил на лесной дороге.

– Эх ты, бестолковый, ведь так делать можно, только если у тебя с собой нож освящённый имеется. Тогда этот нож надобно метнуть в тот столб, он и рассыплется, а черти разбегутся. А ты, дурак, почто на них глядел, когда не было у тебя такого ножа? Вот и увязался нечистый за тобой.

Налила бабка в плошку святой воды, да пошла по избе, все стены кропит, а сама молитву читает, как дошла до стола, да брызнула, так там чёрт и проявился, видимым сделался. Расхохотался он, спрыгнул со стола, топнул ногой, да и провалился под пол.

***

В это время Гринька с Захаром уже забрались в сенцы, и, ничего там не найдя, прокрались в чулан.

– Ну что?

– Что-что? Не видать ни зги, хоть бы чуток света.

– Да давай на ощупь искать, ты тут пошарь, а я там проверю.

Мужики запыхтели, засопели от усердия, и принялись шарить по полкам, как вдруг:

– Гринька!

– А?

– Глянь-ко вон туды…

Гринька повернул голову и увидел, как из темноты таращатся на него в упор два ярких жёлтых глаза, похожих на круглые плошки.

– Мать честная, да это ж ведьмин чёрт, небось, – зашептал Гринька.

Захар мелко закрестился, с пьяных глаз показалось ему, что над глазищами вырисовываются из тьмы длинные острые рога, а внизу, с полки, свешиваются копыта. В наступившей тишине послышалось вдруг утробное рычание. Это Марфин кот спокойно, никому не мешая, жевал себе сидя на полке, свежепойманную жирную мышь, но тут припёрлись в чулан какие-то непрошеные гости, и посмели ему помешать. Гринька тем временем схватил на ощупь первое, что попалось ему под руку, и запустил в чёрта.

Загрохотало. Послышался звон разбитой посуды. Чёрт дико взвизгнул, взвыл дурниной, и кинулся Гриньке прямо в лицо, Гринька заорал благим матом, замахал руками, отбиваясь от чёрта, и кинулся прочь из чулана, уже не думая о том, чтобы таиться. Захар завопил от страха пуще товарища, и тоже бросился за ним следом, тут же он споткнулся обо что-то, повалился на пол и почувствовал, как на его шею опустилось что-то лохматое, увесистое, и острыми когтями вцепилось в лицо. Еле оторвав от себя чёрта, бедный Захар выпростался из своего тулупа, который обо что-то зацепился, и, выбежав со двора, понёсся вслед за Гринькой, что улепётывал вниз по улице без оглядки так, что только пятки сверкали.

– Ведьма, ведьма проклятущая, – бормотали под нос оба, что есть силы работая ногами.

Бабы в избе, слушавшие рассказ Акулины про чертей, услышав звон посуды, заверещали: «Чёрт! Чёрт!», и выскочили в сенцы, но обнаружили на полу только помятый мужицкий тулуп, да недовольно урчавшего чёрного кота в углу, обиженно зализывающего свою взлохмаченную шёрстку и приглаживая её мягкой лапкой. В зубах он сжимал недоеденную мышь, на которую только что покушались, по его мнению, двое наглых бандитов.

Глава 13

Долго бабы думали да гадали, чей же то в сенцах тулупчик-то остался, глядели вопросительно на кота, что вылизывался обиженно в углу, да только тот ничего им не отвечал, лишь фыркал и топорщил усы, а после, задравши хвост, важно прошествовал в избу мимо столпившихся бабонек. Марфа лишь расхохоталась:

– Ох, уж эти любители наливки! Идёмте, бабоньки в избу, никаких тут чертей нет, и не было.

За столом бабы принялись расспрашивать хозяйку, и та, потянувшись, да глянув томным взглядом глаз с поволокой на подружек, произнесла:

– Так и не терпится вам мой секрет узнать?

– Уж больно хочется, Марфушенька-душенька, поведай, а? – закивали бабы.

– А нет никакого секрета, – сказала Марфа, – Бабка моя заговор один знала, на воду он делается. Ну, и мне передала, конечно. Вам я его рассказывать не стану, то ни к чему, да у вас и не получится. А вот я, как наливочку свою делаю, так заговорок тот и шепчу. И получается тот напиток, как правда-матушка, открывает он истинное лицо каждого, кто его выпьет. Кто злой, кто лицемерит, да истинное своё нутро скрывает, тут сразу проявится – нрав его нечистый наружу вылезет, скуксится он, что яблоко печёное, да забрехает, как злая собака. Добрый же человек – тот солнышком засветится ещё пуще, красотой засияет, помолодеет словно. А то, что люди болтают, приписывают моей наливке чудес всяческих, так это неправда.

Марфа улыбнулась:

– Людей слушать – не переслушаешь, язык он без костей, знай себе мелет, работа у его такая. А вы на дела смотрите, бабоньки. Глазам